Пролог
Да не вознегодует с криком «плагиат!!!» внимательный читатель, узнав в персонажах сего произведения героев известных сказок, басен, рассказов, а также некоторые словосочетания и выражения из других произведений. Автор и не пытается это скрыть, напротив, собрав их всех вместе, слегка прихватив с ними частички их прежних жизней, наделив необыкновенными способностями, поместил в такие необычные ситуации, что впору причислить сей рассказ к жанру сюрреализма. Впрочем, автор и не настаивает на правильности определения им данного жанра – получилось то, что получилось. Лишь бы понравилось читателю, одолевшему эти фантазии и дочитавшему рассказ до конца. Вот тогда и автор возрадуется.
Кукуевский спасатель
Мазай торопился.
Вода в Кукуевке прибывала стремительно – за последние трое суток выпала месячная норма осадков. Грозовые тучи обложили всё небо и с непрекращаемым упорством обрушивали на регион всё новые и новые порции ливней, сопровождая эти небесные послания фейерверками молний и канонадами грома.
Кукуевка разлилась, затопив низкие берега, подобралась к лесу и стала завоёвывать его низины, деля когда-то обширные, поросшие кустарником и берёзками, участки на многочисленные острова, с каждым часом уменьшающиеся в размерах и скрывающиеся под водой.
Замешкавшиеся лесные жители, в основном зайцы, промышлявшие сочной травой на берегу, примыкающему к лесу, оказались отрезанными от него и, собравшись на островах, испуганно прядя ушами, с надеждой ждали своего спасителя Мазая, лодка которого зигзагообразно двигалась между островами, подбирая скопившееся на них зверьё и высаживая оное на заросший лесом берег.
Вечерело. До сумерек оставалось не так много времени, а операция по спасению заячьих душ затягивалась, поэтому Мазай, спешно работая вёслами, направлялся к последнему острову, длинноухое население которого в панике семафорило ушами и выбивало «SOS» лапами по пустым консервным банкам, оставленным недобросовестными туристами.
- Эй, косые! Ну-ка грузитесь быстрее! – заорал Мазай, едва нос лодки коснулся островка. Зайцы стремглав сиганули в лодку, заняв в ней почти всё свободное пространство.
Мазай, матюгнувшись, налёг на вёсла, и вскоре лодка, с разгону пробороздив килем илистое дно, врезалась в берег, поросший лесом.
Заячий десант чесанул в лес, сверкая пятками, хвостами и ушами. Лишь один зайчишка, забившийся под сиденье лодки так, что Мазай его не видел, явно не желал следовать за своими спасёнными соплеменниками.
Мазай, встав на нос лодки, нажал на весло, воткнув его в илистое дно, пытаясь сдвинуть своё плавсредство. Лодка, основательно застряв в прибрежном иле, с места не сдвинулась. Мазай сплюнул, снова выругался и с кряхтеньем, что есть силы, всем телом налёг на весло. Импульс силы Мазая и прибывающая вода, согласно закону Архимеда выталкивающая лодку, сделали своё дело – лодка, вырвавшись из илистого плена, резко дёрнулась назад, Мазай, потеряв равновесие, с девятиэтажным матом бухнувшись в воду, вскочил на ноги, утопая по щиколотки, и принялся выдёргивать весло из ила.
Тем временем лодка, повинуясь закону физики, освободившись от веса Мазая, превратив его толчок в свободное движение, неспешно удалялась. Течение, подхватив утлое судёнышко с единственным пассажиром – зайцем, направило его в странствие, полное неизведанных приключений, напичканных неожиданными событиями.
Суета на Кукуевке
Между тем, наступил рассвет. После ночлега в зарослях камыша, лодка с зайцем медленно дрейфовала по течению Кукуевки. Течение было слабым, и зайцу без особого труда удавалось управлять единственным веслом. Второе весло осталось у Мазая.
Заяц с дрожью вспоминал своё бегство, постепенно погружаясь в медитацию, что едва его не погубило, ибо на берегу, к которому течение прибивало лодчонку, стояла грозная фигура с веслом наперевес, словно гипсовая скульптура пловчихи из Парка Культуры. Только в отличие от оной фигура имела противоположный половой признак – седую бороду.
- Иди, иди сюда, паразит! – возопила фигура, подняв весло над головой, явно намереваясь обрушить его на несчастного зайца.
Заяц судорожно схватил валяющееся в лодке второе весло, выроненное им во время медитации, и стал лихорадочно, словно индеец в каноэ, грести прочь от неожиданной опасности.
- Стой, сволочь! Стой, Иуда! Ведь я же тебя спас, а ты…
- Ага, - подумал заяц, - знаю я тебя. А кто зимой в заячьей ушанке по лесу шастал? Я видел!
И он, не сбавляя темпа, выгреб на середину Кукуевки.
Течение медленно понесло лодку дальше и вскоре скрыло за поворотом…
Мазай смачно сплюнул, выругался, опустил весло и побрёл по берегу…
Не успел он сделать и полусотни шагов, как увидел сидящего на берегу у самой воды чернобородого мужика весьма могучего телосложения.
- Почти Илья Муромец, только без доспехов, - подумал Мазай.
Мужик поднялся, вытер ладонью слёзы, высморкался на землю.
Мазай глянул на лицо незнакомца и сердце его сжалось – такая печаль, такая скорбь была на том лице, что слова невольно застряли в горле.
- Мааазай, - еле выдавил он из себя, - дед Мазай.
- Герасим, - глухо, не то простонал, не то прошептал незнакомец, - можно просто Гена.
Ещё несколько минут назад Герасим не мог даже представить себе, что сможет говорить, но безутешное горе, круто изменив его физиологию, вернуло ему человеческую речь.
- Муму, там Муму, - Герасим указал на пузыри, поднимающиеся со дна речки, - там она, душа невинная! Ой, да как же я теперь-то!
Тем временем на месте пузырей показалась собачья морда с обрывком верёвки в зубах.
- Муму!!! – радостно возопил Герасим, - Мумулечка моя!
Муму выплюнула обрывок перегрызенной верёвки, презрительно глянула на Герасима и, ловко работая передними лапами, поплыла вниз по течению.
- Вольный стиль, - подумал Мазай.
- Кроль, - констатировал Герасим.
- Ну, айда ко мне, Гена, - предложил Мазай, - отметим это дело, у меня тут заимка недалече…
… Возле кособокой избёнки стояло странное деревянное сооружение, напоминающее коня, сработанного пьяным плотником.
- Конь, - пояснил Мазай.
- Троянский, - добавил конь и улыбнулся, обнажив полный рот золотых зубов.
Герасим от неожиданности вздрогнул.
- Он, что, говорящий?
- Ну да, а чего тут особенного? Буратино же из полена заговорил, чего же коню из половых реек не гуторить. Да и ты, вон, тоже не мог говорить, а сейчас басишь, как Поль Робсон.
Конь снова улыбнулся и сделал реверанс. Внутри у него что-то загремело.
- Гы-гы-гы, - послышалось из утробы коня.
Мазай и Герасим переглянулись.
- И-гы-гы, - как-то странно заржал конь.
- В животе урчит, - пояснил конь, - давно хозяин овса не задавал…
… Солнечный луч, проникнув в щель между половых реек коня, осветил, лежащего в брюхе оного, мужчину. Это был Пародист, давний знакомый Мазая. Пародист, кряхтя, поднялся, схватил валяющиеся рядом блокнот и карандаш, выроненные им во время реверанса коня, и выругался:
- Ты чего, волчья сыть, травяной мешок, качаешься?
- Так ить поклон бил, - оправдывался конь.
- Я те покажу поклон, вот напишу щас на тебя пародь «Был конь, осталась вонь»!
- Сам ты! – обиделся конь и замолчал.
… Тем временем, Муму, быстрым темпом переходя с кроля на брасс, догоняла лодку, в которой заяц, избежав опасности, снова медитировал…
Двое в одной лодке, считая собаку
Лодка показалась неожиданно. От Муму её скрывала высокая стена камыша.
Неуправляемая зайцем, находившимся в медитации, лодка застряла в зарослях и остановилась. Муму была уже близко, на расстоянии вытянутой лапы и только собралась ухватиться за борт, как врождённый собачий инстинкт опасности заставил её поднырнуть под лодку и выплыть с противоположной стороны в тот самый момент, как на место её прежнего нахождения с громким всплеском ухнуло весло.
Муму, ухватившись обеими лапами за борт, влезла в лодку.
Заяц с округлившимися от испуга глазами снова поднимал весло.
- Ты, что, косой, сдурел, что ли?
- Так ты, это, кусаешься ведь!
- Да не до тебя мне теперь. Давай, греби, что ли, к берегу. Обсушиться надо, да пожрать чего-нибудь. С утра, как накормили в последний раз, так и маковой росинки в пасти не было. Тебе-то хорошо – вон сколько зелени кругом, а мне, хоть лягушек лови, токмо не французских я кровей, чтобы лягух жрать, а нашего русского дворянского роду, дворняга, стало быть. А звать меня Муму.
- Долгоушин… Моё фамилиё такое… Ну, это потому, что уши у меня долгие, длинные, то есть, по наследству достались. А как вы, мадам, в реке-то оказались?
- Мадемуазель, между прочим. Ну, это длинная история. Короче, предали меня, утопить решили. Только их коварному замыслу сбыться не удалось – перегрызла верёвку и всплыла. Вот тебя догнала, Долгоухий.
- Долгоушин. Дед у меня Долгоушин был, отец Долгоушин, дети Долгоушины…
- А почему был?
- Кто?
- Да дед твой.
- А, так пропал он. Поседел весь от старости, да и не сменил окрас-то весной, так и ковылял по лесу белый летом, травку какую-то слабительную всё искал.
- Ну и…
- Ну и не вернулся однажды. Может, лиса сгубила, а, может, и Мазай.
- Кто такой?
- Да дед один. Мазаем звать. Он весной-то нас, в половодье, спасает, а летом и зимой охотится – петли ставит, из дробовика палит…
- А зачем?
- Как зачем – мясо у нас, говорят, диетическое, да и шкурки в дело идут. Вон какую шапку, да рукавицы из наших шкурок сварганил.
- Так, коли губит вас, зачем же тогда спасает?
- Ну, а, ежели все потонем в половодье-то, какая же добыча у него будет опосля?
- Нда… Все они душегубы, двуногие-то. Ну, ладно, приплыли, пошли, на полянке отдохнём.
И они, спрыгнув с причалившей к берегу лодки, привязали её к торчащей коряге и направились к ближайшей полянке, жёлтым пятном одуванчиков выделяющейся на окружающей зелени.
Заяц двигался прыжками: подпрыгнет, взмахнёт ушами, как крыльями, и замрёт, опять подпрыгнет, взмахнёт ушами и снова замрёт.
- Эй, Длинноушин, ты чего так смешно скачешь?
- Долгоушин я. Это у нас семейное. Сторожевые прыжки называется. Прыгнем, замрём, прислушиваемся, снова прыгнем, опять прислушиваемся.
- Так я ж с тобой! Давай, не дрейфь, заступлюсь, ежели кто нападёт, скачи быстрей, без остановок.
- Не могу я, привык так.
- Вот потому-то, попрыгунчик, твоего деда и сцапали. Ну, ладно. Пришли, вроде. Эх, пожевать бы, хоть рыбий хвостик…
Стоял жаркий летний день. Небо, сменив гнев на милость, с утра очистилось от туч, солнце палило нещадно.
Обсушившись и согревшись, Муму побрела к одинокой сосне, стоявшей на краю поляны, за ней запрыгал заяц.
Расположившись в тени густой кроны, пилигримы задремали – сказались усталость и пережитые стрессы.
Неожиданно над их головами что-то затрещало.
Едва успев вскочить, увидели оба, как сверху на них падает что-то большое и жёлтое. Это что-то, шмякнувшееся на то место, где они только что лежали, оказалось большим куском сыра.
- Не меньше кочана капусты по весу будет, - подумал заяц.
- На кило потянет, - прикинула Муму.
- Фу, как воняет, - сморщил нос Долгоушин.
- Рокфор, - определила Муму, - у хозяйки, барыни, такой гостям подавали, а мне объедки бросали.
Тут наверху что-то завозилось, на них посыпалась хвоя, и кто-то так громко гаркнул, что у зайца опустились уши, а у Муму шерсть встала дыбом.
- Гарррр, карррр!
Дремавшая на суку огромная ворона, сорвавшись с него, тяжело хлопая крыльями, пикировала прямо на них, вернее, на кусок сыра, вывалившегося из разинутого во сне клюва. Но реакция Муму, натренированная пинками челяди барыни, убила последнюю надежду вороны – сыр мгновенно оказался в пасти отскочившей голодной дворняги.
Досадно каркнув напоследок, ворона на бреющем полёте пронеслась у ней над головой и полетела прочь.
Муму, давившись, жадно поглощала дар небес…
Заяц щипал травку…
Утолив голод, оба направились в ту сторону, куда полетела ворона.
Вскоре наткнулись они на деревянный столб с голубой табличкой.
- П Р О С Т О К В А Ш И Н О, - по слогам прочитала Муму. Время, проведённое у барыни, не пропало даром.
- Пошли, что ли? – спросила Муму.
- А меня не кончат? – забеспокоился косой.
- Не боись. Я же с тобой.
- Ну пошли, коли не шутишь…
И они направились к новым приключениям.
Шестеро в Простоквашино
Деревня оказалась недалеко, верстах в двух от того места, где им, сама того не желая, «подарила» солидный кусок сыра, украденного в местном сельмаге, раззява ворона. Продавец сельмага Хам Зина, получившая такую фамилию вместе со свидетельством о браке от своего благоверного, угрюмого шоферюги, вполне её оправдывающего, резала головку сыра на куски, взвешивала, лепила к ним ценники, прибавив к каждому по пятьдесят граммов – надо же было как-то компенсировать украденный вороной кусок. И как ведь успела-то эта бестия стибрить сыр, ведь только вышла на минутку в подсобку за новой головкой, а ворона тут как тут – махом влетела в открытое окно, схватила кусок, «и с ним была плутовка такова», - вспомнила Зина старую басню, глядя на улепётывающую с сыром ворону. Только в басне, кажется, всё было наоборот – сыр-то увели у вороны.
- Да чтоб тебе икалось всю дорогу! – в сердцах выругалась продавщица и почти угадала, ибо впоследствии вороне таки икнулось, только на дереве и в дремотном состоянии, что произошло почти по сценарию той басни…
Путники с пригорка оглядели панораму деревни и направились к одной, ладно срубленной и имевшей приглядный вид, избе, со двора которой слышалось весёлое мычание и заливистый собачий лай.
- Айда туда, - показала на избу Муму и сама удивилась:
- Надо же, в рифму заговорила – «айда туда». Надо запомнить, авось пригодится.
- А почему туда? – выдохнул еле поспевающий за ней и запыхавшийся от скачков заяц.
- Ты, Длинноухин, ушами-то длинен, а умом короток, - съязвила Муму, - чай не слышишь: собака весело лает? Стало быть, не злая, стало быть, погуторим с ней, выясним что к чему, может и жильё где найдём.
- Долгоушин, - насупился заяц.
- Ладно, не дуйся. Это я так, шутя, любя, нарочно. Дёргай за мной и не отставай…
…Двор избы был окружён добротным тесовым забором с воротами и калиткой, которая оказалась запертой. Низкорослая Муму едва дотянулась лапой до массивного кольца, отвела его и отпустила. Кольцо глухо бухнуло в калитку.
- Кто там? – произнесла птичья голова, высунувшись из-за калитки.
Долгоушин и Муму от удивления присели. Говорящих птиц заяц, вообще, не встречал, а Муму однажды слышала, как матерился в клетке у барыни попугай, обученный этим пакостным словам дворником. Так то попугай, а это совсем другая, какая-то мелкая чёрная птичка.
- Это мы, путники, заяц Ушедлиннов, тьфу, Долгоушин и я, английский кокер-спаниэль Муму, - соврала в последнем определении дворняга.
- Ну и идите себе дальше, скатертью дорога, - раздался мягкий баритон и на заборе оказался довольно крупный дымчато-серый в полоску кот.
- Да нам бы с собакой поговорить, что лаяла, поспрашивать её про жизню нашу, собачью, - не сдавалась Муму.
- А чего говорить-то? Шли и идите куда шли.
- Гав! Ты с кем это там, Матроскин, разговариваешь, - раздался из открытого окна избы знакомый голос собаки, недавно заливавшейся весёлым лаем, и высунувшаяся в окно добродушная собачья морда, улыбнулась путникам, показав кариесные зубы.
- Шарик, - представилась морда, дворянин.
- Ой, - обрадовалась Муму, - так я тоже дворянских кровей!
- Врёт она, Шарик, - вмешался Матроскин, - только что говорила, что английский кокер-спаниэль.
- Ну, это я так, для важности, - смутилась Муму, - на самом деле чистокровная дворянка.
- А это кто с тобой? – указал Шарик лапой на косого.
- А это мой дружок по несчастью, заяц Долгошеин.
- Долгоушин, вмешался заяц.
- Постой, постой, уж не за тобой ли я гонялся прошлым летом, чтобы сфотать? – улыбнулся Шарик.
- Не, я совсем в другом месте был. За мной Мазай гонялся, да я ушёл. Вот и сегодня чуть меня не прибил, да я опять ушёл.
- Мазай, Мазай, - силился вспомнить Шарик, - что-то не припомню такого в нашей деревне.
- А он и не ваш вовсе, у него заимка в лесу на берегу Кукуевки.
- А, понятно… - протянул Шарик, - Ну, так чего на улице-то стоите, заходите в избу, поговорим. Эй, Матроскин, калитку-то открой!
- Ладно, чего раскомандовался, - проворчал кот, нехотя слезая с забора и отворяя калитку, - А, ежели они блохастые? Вот придёт дядя Фёдор, расскажу ему, как ты всяких проходимцев в дом водишь.
- Не проходимцев, а прохожих, различать надо! – Повысил голос Шарик.
- А у нас и блох вовсе нету, - подала голос Муму, - Я у барыни жила, они чистоту блюдут. А Длинношеин, сколь мы ни путешествовали, ни разу не почесался.
- Долгоушин, - прядя ушами, вставил заяц.
- Ладно, заходите, сёдни суббота. Баня будет, ежели, даже, какая блоха и затесалась, мы её выпарим…
Путники осторожно вошли во двор. С забора снялась птичка, оказавшаяся уже подросшим, но ещё желторотым, галчонком и влетела в окно избы. Из открытого хлева на них глядели две пары любопытных, крупных, как сливы, коровьих глаз. Кот, то ли мурлыча, то ли всё ещё ворча, открыл дверь избы, подождал, когда в неё войдут нежданные гости и по-хозяйски, неспешно задвинул за ними засов…
…Проведя пару часов в читальном зале местной библиотеки, дядя Фёдор заглянул на почту, где почтальон Печкин вручил ему очередную посылку от родителей. С тех пор, как у почтальона появилось механическое средство передвижения, именуемое велосипедом, Печкин перестал быть вредным, но бдительность свою не утратил и почтовую корреспонденцию выдавал строго по документам. На сей счёт у дяди Фёдора было свидетельство о рождении, привезённое ему родителями в одно из посещений Простоквашино.
Посылка была увесистой и от этого настроение у дяди Фёдора было приотличное. Он шёл, насвистывая услышанный недавно в сельском клубе шлягер: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже…», весело поглядывая на местных девчонок, кажущих ему языки.
Подойдя к своей избе, дядя Фёдор услышал разговор, в котором, кроме голоса Шарика, разобрал ещё какие-то звуки, издававшиеся явно не его постояльцами.
Приятно удивлённый неожиданным гостям, дядя Фёдор постучал в калитку.
- Кто там? – привычно среагировал галчонок.
- Это я, дядя Фёдор. Принёс посылку от родителей.
Сказав «спасибо» впустившему его Матроскину, дядя Фёдор вошёл в избу и увидел следующую картину…
Простоквашинский корпоратив
Возле печки, блаженно растянувшись, лежала незнакомая черная дворняжка, по которой прыгал галчонок, клювом своим теребя ей шерсть.
Два длинных заячьих уха, высунувшись из-за печки, словно локаторы, повернулись в сторону дяди Фёдора и мелко подрагивали.
- Вот, явились, не запылились, - ворчал кот Матроскин, указывая лапой дяде Фёдору на вновь прибывших гостей, - я-то не хотел пускать, да Шарик настоял. Может, выгнать? Зачем нам лишние рты?
При этих словах уши, торчавшие из-за печки, поникли, словно завядшие цветы, а чёрная собака вскочила и вопросительно уставилась на дядю Фёдора.
- Ох, ну и злыдень ты, Матроскин, - вздохнул Шарик, - тебе бы только самому брюхо набить, а до других никакого сожаления не имеешь. Гляди, как отощали гости бедные, тебе бы такое испытать.
- Незваный гость хуже татарина, продолжал гнуть свою линию Матроскин, - собака у нас уже есть, да и толку от неё мало, а заяц и подавно не при делах: ни мышей не ловит, ни сторожить не может, ни коров доить…
- Зато я их пасти могу, - донеслось из-за печки и оттуда на середину избы выпрыгнул заяц, - я-то по лугу хорошо прыгаю, опасность увижу – предупрежу и поведу домой.
- Ладно, уймитесь, - вмешался дядя Фёдор, никого выгонять не будем. Изба большая, всем места хватит. А ты, галчонок, что там искал у собаки-то?
- Да блох он искал, - пояснил Шарик, - только не нашёл. Нету их у ей, не блохастая она. Мы уже и в баньке попарились. А на санобработке Матроскин настоял, он у нас брезгливый, боится, что блохи к нему переползут.
- Не брезгливый, а чистоплотный, - проворчал Матроскин, - а ты, Шарик, забыл, как мы с тобой мучились, пока всех блох у тебя не вывели? То-то. Молчал бы уж.
- Так я ж беспризорным был, а она из благородного общества, у барыни жила, там за ей присматривали, - оправдывался Шарик, - да и порода у ей знатная, высокородная, дворянка она.
- Не дворянка, а дворняжка, как и ты тоже.
- Ладно, хватит вам, - урезонил спорщиков Дядя Фёдор, - чего из пустого в порожнее переливать. Давайте-ка на стол накрывать. У нас сегодня праздник – День Посылки.
Через несколько минут вся компания собралась за столом, в центре которого стоял пузатый самовар, только что закипевший, благодаря стараниям подсуетившегося заранее Шарика. Дядя Фёдор, орудуя топором, вскрывал крышку фанерного ящика посылки. Пять пар глаз, две из которых явно голодные, внимательно следили за ним.
- Так, что тут у нас, произнёс дядя Фёдор, отодрав крышку и заглянув внутрь посылочного ящика, - ага, вот банка варенья, кажется, малинового. Шарик, не облизывайся – это на случай простуды. Вот хлеб бородинский, мой любимый, колбаса и пачка масла крестьянского. На-ка, Матроскин, делай пока «правильные» бутерброды. А вот и галчонку презент – пакет «Бабкиных семечек». Ох, а витаминов-то сколько!
И дядя Фёдор стал выкладывать на стол огурцы, помидоры, зелёный лук, салат, укроп, а под конец с трудом вытащил огромный кочан капусты.
- А это Ушедлинному, подала голос Муму, - глядите: у него аж слюни потекли.
- Долгоушин я, - промямлил заяц, глотая слюну.
- Давайте, приступайте к трапезе, - скомандовал дядя Фёдор. Поедим и размещаться будем, ко сну готовиться. Поздно уже. А утром встанем пораньше и пойдём в лес. Дров надо заготовить, да и дары его – ягоды с грибами нелишне пособирать. Вон сколько нас теперь, живо управимся.
- А траву корове и телёнку когда косить будем? – подал голос Матроскин.
- Ну, не всё сразу. Я у Печкина сенокосилку видел. Позовём его завтра на вечерний чай, я его пирогом с грибами угощу и сенокосилку у него попрошу. Теперь у нас две собачьи силы, быстро сена накосим, - резюмировал дядя Фёдор.
- Матроскин, отгадай загадку, - подал голос Шарик, - как у девушки-сиротки загорелося в серёдке, а у парня-молодца вдруг закапало с конца.
- Фулюган ты, Шарик, - проворчал Матроскин, - и загадки у тебя пошлые.
- Да нет же, вступилась за Шарика Муму, - ничего не пошлые, девушка-сиротка – самоварная труба, а парень-молодец – самовар с краником.
- А ты чего его защищаешь, - снова проворчал Матроскин, - снюхались уже?
- Не снюхались, а сдружились, - парировал Шарик, - а я и не знал, Муму, что ты такая умная – враз мою загадку отгадала.
- Так у нас в барской усадьбе челядь по вечерам на посиделках забавлялась. Дед один, ему уже лет за сто, наверное, уйму таких загадок знал. Загадает, а челядь отгадывает. Кто правильно отгадает, того дед похвалит, а кто скажет отгадку неправильную – тому щелбан в лоб. Только не пойму я, чего это все ржали над загадками-то.
- Мумуль, а ты из этих загадок помнишь хоть какие? Загадай нам, - попросил Шарик.
Муму наморщила лоб, вспоминая.
- Ну, вот такая, например: - кругло, горбато, вокруг мохнато, придёт беда – потечёт вода.
Дядя Фёдор чуть не подавился бутербродом, покраснел и потупил глаза. Остальные вопросительно уставились на Муму.
- Так это же глаз, неужели не догадались, - удивилась Муму, - когда он открыт – вокруг ресницы, а когда горе какое – слёзы текут.
- Ну, ладно, хватит языками чесать. Быстро поели, прибрали со стола и на боковую, - скомандовал дядя Фёдор.
- А пусть сегодня новички дежурят и всё уберут, - подал голос Матроскин.
- Нет, - возразил дядя Фёдор, - они ещё с нашим хозяйством не знакомы. Сегодня дежурите ты с Шариком, а завтра я составлю график дежурств. Шарик, ты познакомишь Муму и Ушастого со всем, что у нас есть.
- Долгоушин я, - обиженно процедил сквозь зубы заяц, фамилиё такое.
- Ах, прости друг, Долгоушин, это я с непривычки твою фамилию переврал, - поправился дядя Фёдор, - только надо говорить «такая фамилия».
- А давай мы тебе кличку дадим, - вставил Шарик. У нас, животных, у всех клички есть. У меня – Шарик. Я, когда маленьким щенком был, говорили, что я круглый такой, как шарик, переваливался на пузе с боку на бок, вот Шариком и прозвали. У кота нашего шерсть в полоску, как тельняшка, поэтому и кликуху ему дали – Матроскин. А ты прыгаешь здорово. Давай, будем тебя звать Попрыгунчиком – вроде и ласково звучит, и в тему.
- Да я не против, - повеселел заяц, - так меня уже Муму называла при первом знакомстве. Только уж все одинаково зовите, чтобы я знал, что ко мне обращаются, а не к кому-то другому.
- Решено, - поставил точку дядя Фёдор. Муму так и останется с этой кличкой, она к ней привыкла, а зайца будем звать Попрыгунчиком.
- А галчонка как? – хором спросили Матроскин и Шарик.
- А вот пусть каждый на сон грядущий подумает и завтра предложит свой вариант, а галчонок пусть выберет, что ему больше понравится.
Так и решили. Закончив трапезу, Матроскин и Шарик убрали со стола, помыли посуду и навели в горнице порядок.
Все разбрелись на ночлег. Шарик предложил Муму прогуляться перед сном, так сказать, обозреть границы охраняемой территории, на что получил вежливое согласие. Попрыгунчик примостился в, облюбованном ранее, тёплом местечке за печкой, а остальные улеглись на свои привычные места.
Вернувшись с прогулки, Шарик и Муму решили не будить спящих скрипом входных дверей и заночевали в конуре Шарика. На сон грядущий Муму поведала Шарику ещё одну загадку, услышанную от столетнего деда в барской усадьбе.
- Отгадай, Шарик, что такое: волос на волос, тело на тело – и начинается ночное дело?
Загадка привела Шарика в неописуемый восторг:
- Вот мы сейчас и займёмся этим самым ночным делом, - ухмыляясь, радостно предложил Шарик.
- Да ну тебя! - смутилась Муму, - это опять же глаз! Волос на волос – ресницы, тело на тело – веки, а ночное дело – сон…
- А я-то думал, - разочарованно произнёс Шарик. – Ладно, Мумуля, дай я тебя обниму, а то похолодало что-то. Вместе-то теплее будет…
Встав рано утром, позавтракав, все быстро собрались и отправились в ближайший лес, прихватив с собой ножи и пакеты с изображением Робертино Лоретти, купленные в местном сельмаге, которые там пылились на полке не один десяток лет. Галчонок, как обычно, остался сторожить хату.
Не успели они пройти несколько метров по лесной тропинке, как навстречу им выкатилось что-то странное, шарообразное, грязно-жёлтого цвета и усеянное дырками…
продолжение следует